Какой ужас.... Какой ужас...
http://www.regnum.ru/news/polit/1764991.html
Министр культуры Мединский уверен, что в блокадном Ленинграде Смольный тоже голодал
Министр культуры РФ Владимир Мединский, выступая в эфире радиостанции "Эхо Москвы", назвал "враньем" публикации Даниила Гранина о выпечке во время блокады ромовых баб для Смольного.
В свое время, в "штабе революции" руководство Ленинграда в лице Жданова, Попкова, Кузнецова обсуждало фильм "Оборона Ленинграда". В нем была показана вереница покойников. Попков резюмирует: "Впечатление удручающее. Часть эпизодов о гробах надо будет изъять".
Тот же Попков уже после войны на пресс-конференции для иностранных журналистов, когда кто-то из англичан спросил о потерях в городе - правда ли, что их было до пятисот тысяч человек, - "не задумываясь, ответил: Эта цифра во много раз завышена и является сплошной газетной уткой..." Через минуту на вопрос о снабжении населения во время блокады коммунальными услугами он ответил: Подача электроэнергии и действие водопровода в Ленинграде не прекращалось ни на час".
ИА REGNUM приводит эти цитаты по книгам историка Сергея Ярова "Блокадная этика. Представления о морали в Ленинграде в 1941-1942 годах" и историка, научного сотрудника Эрмитажа и Пушкинского Дома Владислава Глинки "Блокада".
А вот цитата из книги министра культуры Владимира Мединского "Война: мифы СССР": "Факты сами по себе значат не очень много. Скажу еще грубее: в деле исторической мифологии они вообще ничего не значат. Все начинается не с фактов, а с интерпретаций. Если вы любите свою родину, свой народ, то история, которую вы будете писать, будет всегда позитивна"...
История с ромовыми бабами была публично озвучена Граниным еще в 2013 году - на представлении в Музее истории Петербурга неподцензурного издания "Блокадной книги", тогда же были продемонстрированы и фотографии 1941 года. Но журналистов пока просили их не публиковать - чтобы этот материал вошел в книгу.
Попал он и в гранинский "Человек не отсюда". Вот фрагмент:
"...Однажды, уже после выхода "Блокадной книги", мне принесли фотографии кондитерского цеха 1941 года. Уверяли, что это самый конец, декабрь, голод уже хозяйничал вовсю в Ленинграде. Фотографии были четкие, профессиональные, они потрясли меня. Я им не поверил, казалось, уже столько навидался, наслушался, столько узнал про блокадную жизнь, узнал больше, чем тогда, в войну, бывая в Питере. Душа уже задубела. А тут никаких ужасов, просто-напросто кондитеры в белых колпаках хлопочут над большим противнем, не знаю, как он там у них называется. Весь противень уставлен ромовыми бабами. Снимок неопровержимо подлинный. Но я не верил. Может, это не 41-й год и не блокадное время?... Меня уверяли, что снимок того времени. Доказательство: фотография того же цеха, тех же пекарей, опубликованная в газете 1942 года, только там была подпись, что на противнях хлеб. Поэтому фотографии попали в печать. А эти ромовые не попали и не могли попасть, поскольку фотографы снимать такое производство не имели права, это все равно, что выдавать военную тайну, за такую фотку прямым ходом в СМЕРШ, это каждый фотограф понимал. Было еще одно доказательство. Фотографии были опубликованы в Германии в 1992 году.
Подпись в нашем архиве такая: "Лучший сменный мастер "энской" кондитерской фабрики В.А.Абакумов, руководитель бригады, регулярно перевыполняющей норму. На снимке: В.А.Абакумов проверяет выпечку "венских пирожных". 12.12.1941 года. Ленинград. Фото А.А.Михайлов. ТАСС".
Юрий Лебедев, занимаясь историей ленинградской блокады, впервые обнаружил эти фото не в нашей литературе, а в немецкой книге "Blokade Leningrad 1941-1944" (издательство "Ровольт", 1992). Сперва он воспринял это как фальсификацию буржуазных историков, затем установил, что в петербургском архиве ЦГАКФФД имеются оригиналы этих снимков. А еще позже мы установили, что этот фотограф, А.А.Михайлов, погиб в 1943 году.
И тут в моей памяти всплыл один из рассказов, который мы выслушали с Адамовичем: какой-то работник ТАСС был послан на кондитерскую фабрику, где делают конфеты, пирожные для начальства. Он попал туда по заданию. Сфотографировать продукцию. Дело в том, что изредка вместо сахара по карточкам блокадникам давали конфеты. В цеху он увидел пирожные, торты и прочую прелесть. Ее следовало сфотографировать. Зачем? Кому? Юрий Лебедев установить не смог. Он предположил, что начальство хотело показать читателям газет, что "положение в Ленинграде не такое страшное".
Заказ достаточно циничный. Но наша пропаганда нравственных запретов не имела. Был декабрь 1941 года, самый страшный месяц блокады. Подпись под фотографией гласит: "12.12.1941 год. Изготовление "ромовых баб" на 2-й кондитерской фабрике. А.Михайлов. ТАСС".
По моему совету Ю.Лебедев подробно исследовал эту историю. Она оказалась еще чудовищней, чем мы предполагали. Фабрика изготавливала венские пирожные, шоколад в течение всей блокады. Поставляла в Смольный. Смертности от голода среди работников фабрики не было. Кушали в цехах. Выносить запрещалось под страхом расстрела. 700 человек работников благоденствовали. Сколько наслаждалось в Смольном, в Военном совете - не знаю...
Сравнительно недавно стал известен дневник одного из партийных деятелей того времени. Он с удовольствием изо дня в день записывал, что давали на завтрак, обед и ужин. Не хуже, чем и поныне в том же Смольном. Вообще-то говоря, фотоархивы блокады выглядят бедно, я их перебирал. Не было там ни столовой Смольного, ни бункеров, ни откормленных начальников. В войну пропаганда убеждала нас, что начальники терпят те же лишения, что и горожане, что партия и народ едины. Честно говоря, это продолжается ведь и до сих пор, партия другая, но все равно едина".
Даниил Гранин пишет здесь о дневниках инструктора отдела кадров райкома ВКПб Николая Рибковского. В феврале минувшего года после представления в Санкт-Петербурге первого неподцензурного издания "Блокадной книги" ИА REGNUM в своей публикации цитировало эти дневники.
Напомним: запись от 9 декабря 1941 года из дневника инструктора отдела кадров горкома ВКПб Николая Рибковского: "С питанием теперь особой нужды не чувствую. Утром завтрак - макароны или лапша, или каша с маслом и два стакана сладкого чая. Днем обед - первое щи или суп, второе мясное каждый день. Вчера, например, я скушал на первое зеленые щи со сметаной, второе котлету с вермишелью, а сегодня на первое суп с вермишелью, на второе свинина с тушеной капустой".
А вот запись в его дневнике от 5 марта 1942 года: "Вот уже три дня как я в стационаре горкома партии. По-моему, это просто-напросто семидневный дом отдыха и помещается он в одном из павильонов ныне закрытого дома отдыха партийного актива Ленинградской организации в Мельничном ручье... От вечернего мороза горят щеки... И вот с мороза, несколько усталый, с хмельком в голове от лесного аромата вваливаешься в дом, с теплыми, уютными комнатами, погружаешься в мягкое кресло, блаженно вытягиваешь ноги... Питание здесь словно в мирное время в хорошем доме отдыха. Каждый день мясное - баранина, ветчина, кура, гусь, индюшка, колбаса, рыбное - лещ, салака, корюшка, и жареная, и отварная, и заливная. Икра, балык, сыр, пирожки, какао, кофе, чай, триста грамм белого и столько же черного хлеба на день, тридцать грамм сливочного масла и ко всему этому по пятьдесят грамм виноградного вина, хорошего портвейна к обеду и ужину... Да. Такой отдых, в условиях фронта, длительной блокады города, возможен лишь у большевиков, лишь при Советской власти... Что же еще лучше? Едим, пьем, гуляем, спим или просто бездельничаем и слушаем патефон, обмениваясь шутками, забавляясь "козелком" в домино или в карты. И всего уплатив за путевки только 50 рублей!"
Напомним также, что в энциклопедии, составленной петербургским историком Игорем Богдановым на основе изучения архивных документов, "Ленинградская блокада от А до Я" в главе "Спецснабжение" читаем: "В архивных документах нет ни одного факта голодной смерти среди представителей райкомов, горкома, обкома ВКПб. 17 декабря 1941 года Исполком Ленгорсовета разрешил Ленглавресторану отпускать ужин без продовольственных карточек секретарям райкомов коммунистической партии, председателям исполкомов райсоветов, их заместителям и секретарям исполкомов райсоветов".
Вот что пишет в своем исследовании "Блокадная этика. Представление о морали в Ленинграде в 1941-1942 годах" российский историк Сергей Яров: "Если директора фабрик и заводов имели право на "бескарточный" обед, то руководители партийных, комсомольских, советских и профсоюзных организаций получали еще и "бескарточный" ужин. В Смольном из "карточек" столующихся целиком отрывали только талоны на хлеб. При получении мясного блюда отрывалось лишь 50% талонов на мясо, а блюда из крупы и макарон отпускались без "карточек". Точные данные о расходе продуктов в столовой Смольного недоступны до сих пор и это говорит о многом (выделено нами - ИА REGNUM).
Среди скупых рассказов о питании в Смольном, где слухи перемешались с реальными событиями, есть и такие, к которым можно отнестись с определенным доверием.
О.Гречиной весной 1942 года брат принес две литровые банки ("в одной была капуста, когда-то кислая, но теперь совершенно сгнившая, а в другой - такие же тухлые красные помидоры"), пояснив, что чистили подвалы Смольного, вынося оттуда бочки со сгнившими овощами. Одной из уборщиц посчастливилось взглянуть и на банкетный зал в самом Смольном - ее пригласили туда "на обслуживание". Завидовали ей, но вернулась она оттуда в слезах - никто ее не покормил, "а ведь чего только не было на столах".
Rambler-Новости
И.Меттер рассказывал, как актрисе театра Балтийского флота член Военного совета Ленинградского фронта А.А.Кузнецов в знак своего благоволения передал "специально выпеченный на кондитерской фабрике им. Самойловой шоколадный торт"; его ели пятнадцать человек и, в частности, сам И.Меттер. Никакого постыдного умысла тут не было, просто А.А.Кузнецов был уверен, что в городе, заваленном трупами погибших от истощения, он тоже имеет право делать щедрые подарки за чужой счет тем, кто ему понравился. Эти люди вели себя так, словно продолжалась мирная жизнь, и можно было, не стесняясь, отдыхать в театре, отправлять торты артистам и заставлять библиотекарей искать книги для их "минут отдыха".
Галина Артеменко
Продолжение кошмара - про Елисеевский магазин
Во время Великой Отечественной войны людям сложно было найти что-то ценнее еды. В блокадном Ленинграде ели столярный клей, варили кожаные ремни, искали прошлогодние мерзлые корнеплоды, были готовы обменять что угодно на кусок хлеба.
Как питались люди на фронте и в тылу - в спецпроекте «Вести FM» «Военный паёк», приуроченном ко Дню Победы.
Блокадный хлеб
Город в кольце. Когда в Ленинграде закончилась мука, её стали доставлять по Дороге жизни. Работники хлебозаводов вспоминают: в какой-то момент ржаной муки в буханке была только треть. Остальное - жмых, пищевая целлюлоза, хвоя, шрот - это остатки семян масличных растений после того, как из них экстрагируют жир.
В самые тяжелые дни, чтобы сформировать хлеб, добавляли оболочки зерен, эти острые обломки травмировали пищевод.
В других рассказах упоминается, что мешки с Ладожского озера привозили мокрыми. Высыпали из середины, застывшие куски от мешковины отрывали руками и заново перемалывали в жерновах.
К муке относились бережно. В ход шла даже мучная пыль, которую подметали с пола.
Фронтовые пекари
Хлеб войны. Заказы воинских частей выполнялись в первоочередном порядке, специально выделялись мука и соль. Ветераны московских сражений вспоминали, как в овраге старшина раздавал горячий хлеб. Солдаты, запивая его чаем, готовились к повторному наступлению.
В тех местах, куда не могли подвезти хлеб из тыла, выходили из положения - вспоминали опыт предков и делали печи сами из доступных материалов - глины и кирпича. Строилась такая печь 8 часов, столько же сушилась, после чего могла выпекать до 240 килограммов хлеба за 5 оборотов, то есть циклов топка-выпечка.
В 1943 году среди нагрудных знаков воинской доблести появился знак «Отличный пекарь». Им награждались бойцы, отличившиеся работой и изобретениями, которые способствовали улучшению качества выпечки и экономии.
Студень из столярного клея: блокадное лакомство
Блокадные дети вспоминали блюдо как настоящее лакомство. Клей делали из костей животных, поэтому он был съедобным - в нём было много желатина. Эти сухие желтые или сероватые плитки вымачивали несколько дней, потом варили: остыв, масса застывала.
В желе добавляли лавровый лист, гвоздику, перец - почему-то, как писали в дневниках, в городе, в котором не было еды, оказалось много специй. Получался блокадный деликатес - считался чуть ли не праздничным блюдом - клей в какой-то момент стал дефицитом. Как говорят, вкуснее всего студень из столярного клея было есть с уксусом.
Чай из морковки и кофе из земли
Сегодня день без чая трудно представить. Однако в войну заварка была дефицитом. Подобие горячего напитка делали из моркови. Корнеплод терли на тёрке и сушили вместе с чагой - это такой гриб. Он выглядит как нарост, чаще всего растёт на березах. От моркови чай получался сладковатым. А чага давала тёмный цвет. Ленинградцы вспоминают и другой напиток - блокадный «кофе».
Жители города ходили на горящие Бадаевские склады - в первые дни блокады их разбомбили немцы. Там хранились запасы муки и сахара, поэтому от земли, как вспоминают, ещё долго шёл теплый воздух с запахом шоколада.
Люди собирали эту землю, потом растворяли её в воде. Когда она оседала, воду кипятили - получалась сладковатая коричневая жидкость - как слабый кофе.
«Макаловка»
В тылу матери и бабушки готовили детям простое блюдо: жарили морковку и лук, следом добавляли тушенку и заливали водой. В это густое варево макали хлеб. На фронте «макаловка» тоже пользовалась популярностью. Состав её обычно был чуть богаче - находилось сало или масло, на котором можно было жарить овощи. Густую часть делили поровну, а в жидкую макали хлеб по очереди.
Иногда снабжение на фронте было неравномерным: во время наступления или затяжных боёв продукты могли не привозить несколько дней. Зато потом раздавали паёк сразу за весь период. Оттого состав «макаловки» мог отличаться.
Кулеш: то ли суп, то ли каша
Кулеш. Этим блюдом утром перед битвой на Курской дуге - одной из ключевых в Великой Отечественной - кормили танковые экипажи. В этот то ли густой суп, то ли жидкую кашу входили: грудинка на костях или тушенка, пшено, картошка и лук. Сперва варили мясо, следом всыпали пшено, крупно порезанные клубни. Лук жарили отдельно и добавляли в последний момент. В воспоминаниях фронтовики кулеш описывали как очень сытное блюдо.
Тыловая солянка
Это блюдо ели в Великую Отечественную и голодные послевоенные годы. В чугунок укладывали квашеную капусту и нарезанный картофель. Заливали водой и ставили тушиться. После добавляли поджаренный лук. Даже из простых, повседневных блюд хозяйки старались придумать что-то необычное и вкусное. Облагораживали блюдо лавровым листом и солью.
Ещё одно блюдо - щи из кочерыжек. Судя по воспоминаниям ленинградцев, в первую суровую блокадную зиму на полях, невзирая на периодические обстрелы, под толстым слоем снега искали остатки капусты: кто на колхозных полях, кто по старой памяти - на своих и соседских дачных участках. Из мерзлых кочерыжек и листов дома на буржуйках и варили щи. Кроме капусты, обычно в них не было ничего.
Сегодня в России отмечают 70-летие со дня освобождения Ленинграда от фашистской блокады. Страшнее, чем бомбежки и артобстрелы в то время оказался голод, который косил людей тысячами. Весь ужас тех страшных дней вы сможете прочитать под катом.
Впереди меня стоял мальчик, лет девяти, может быть. Он был затянут каким-то платком, потом одеялом ватным был затянут, мальчик стоял промерзший. Холодно. Часть народа ушла, часть сменили другие, а мальчик не уходил. Я спрашиваю этого мальчишку: „А ты чего же не пойдешь погреться?“ А он: „Все равно дома холодно“. Я говорю: „Что же ты, один живешь?“ - „Да нет, с мамкой“. - „Так что же, мамка не может пойти?“ - „Да нет, не может. Она мертвая“. Я говорю: „Как мертвая?!“ - „Мамка умерла, жалко ведь ее. Теперь-то я догадался. Я ее теперь только на день кладу в постель, а ночью ставлю к печке. Она все равно мертвая. А то холодно от нее“.
«Блокадная книга» Алесь Адамович, Даниил Гранин
«Блокадная книга» Алеся Адамовича и Даниила Гранина. Я купил ее когда-то в лучшем питерском букинисте на Литейном. Книга не настольная, но всегда на виду. Скромная серая обложка с черными буквами хранит под собой живой, страшный, великий документ, собравший воспоминания очевидцев, переживших блокаду Ленинграда, и самих авторов, ставших участниками тех событий. Читать ее тяжело, но хотелось бы, чтобы это сделал каждый…
Из интервью с Данилом Граниным:
«- Во время блокады мародеров расстреливали на месте, но также, я знаю, без суда и следствия пускали в расход людоедов. Можно ли осуждать этих обезумевших от голода, утративших человеческий облик несчастных, которых язык не поворачивается назвать людьми, и насколько часты были случаи, когда за неимением другой пищи ели себе подобных?
Голод, я вам скажу, сдерживающих преград лишает: исчезает мораль, уходят нравственные запреты. Голод - это невероятное чувство, не отпускающее ни на миг, но, к удивлению моему и Адамовича, работая над этой книгой, мы поняли: Ленинград не расчеловечился, и это чудо! Да, людоедство имело место…
- …ели детей?
Были и вещи похуже.
Хм, а что может быть хуже? Ну, например?
Даже не хочу говорить… (Пауза). Представьте, что одного собственного ребенка скармливали другому, а было и то, о чем мы так и не написали. Никто ничего не запрещал, но… Не могли мы…
Был какой-то удивительный случай выживания в блокаду, потрясший вас до глубины души?
Да, мать кормила детей своей кровью, надрезая себе вены».
«…В каждой квартире покойники лежали. И мы ничего не боялись. Раньше разве вы пойдете? Ведь неприятно, когда покойники… Вот у нас семья вымерла, так они и лежали. И когда уж убрали в сарай!» (М.Я.Бабич)
«У дистрофиков нет страха. У Академии художеств на спуске к Неве сбрасывали трупы. Я спокойно перелезала через эту гору трупов… Казалось бы, чем слабее, человек, тем ему страшнее, ан нет, страх исчез. Что было бы со мною, если бы это в мирное время, - умерла бы, от ужаса. И сейчас ведь: нет света на лестнице - боюсь. Как только люди поели - страх появился» (Нина Ильинична Лакша).
Павел Филиппович Губчевский, научный сотрудник Эрмитажа:
— Какой вид имели залы?
— Пустые рамы! Это было мудрое распоряжение Орбели: все рамы оставить на месте. Благодаря этому Эрмитаж восстановил свою экспозицию через восемнадцать дней после возвращения картин из эвакуации! А в войну они так и висели, пустые глазницы-рамы, по которым я провел несколько экскурсий.
— По пустым рамам?
— По пустым рамам.
Безвестный Прохожий - пример массового альтруизма блокады.
Он обнажался в крайние дни, в крайних обстоятельствах, но тем доподлинней его природа.
Сколько их было – безвестных прохожих! Они исчезали, вернув человеку жизнь; оттащив от смертельного края, исчезали бесследно, даже облик их не успевал отпечататься в мерклом сознании. Казалось, что им, безвестным прохожим,– у них не было никаких обязательств, ни родственных чувств, они не ждали ни славы, ни оплаты. Сострадание? Но кругом была смерть, и мимо трупов шли равнодушно, удивляясь своей очерствелости.
Большинство говорит про себя: смерть самых близких, дорогих людей не доходила до сердца, срабатывала какая-то защитная система в организме, ничто не воспринималось, не было сил отозваться на горе.
Блокадную квартиру нельзя изобразить ни в одном музее, ни в каком макете или панораме, так же как нельзя изобразить мороз, тоску, голод…
Сами блокадники, вспоминая, отмечают разбитые окна, распиленную на дрова мебель - наиболее резкое, необычное. Но тогда по-настоящему вид квартиры поражал лишь детей и приезжих, пришедших с фронта. Как это было, например, с Владимиром Яковлевичем Александровым:
«- Вы стучите долго-долго - ничего не слышно. И у вас уже полное впечатление, что там все умерли. Потом начинается какое-то шарканье, открывается дверь. В квартире, где температура равна температуре окружающей среды, появляется замотанное бог знает во что существо. Вы вручаете ему пакетик с какими-нибудь сухарями, галетами или чем-нибудь еще. И что поражало? Отсутствие эмоционального всплеска.
И даже если продукты?
Даже продукты. Ведь у многих голодающих уже была атрофия аппетита».
Врач больницы:
— Помню, привезли ребят-близнецов… Вот родители прислали им маленькую передачу: три печеньица и три конфетки. Сонечка и Сереженька - так звали этих ребятишек. Мальчик себе и ей дал по печенью, потом печенье поделили пополам.
Остаются крошки, он отдает крошки сестричке. А сестричка бросает ему такую фразу: «Сереженька, мужчинам тяжело переносить войну, эти крошки съешь ты». Им было по три года.
Три года?!
Они едва говорили, да, три года, такие крошки! Причем девочку потом забрали, а мальчик остался. Не знаю, выжили они или нет…»
Амплитуда страстей человеческих в блокаду возросла чрезвычайно - от падений самых тягостных до наивысших проявлений сознания, любви, преданности.
«…В числе детей, с которыми я уезжала, был мальчик нашей сотрудницы - Игорь, очаровательный мальчик, красавец. Мать его очень нежно, со страшной любовью опекала. Еще в первой эвакуации говорила: «Мария Васильевна, вы тоже давайте своим деткам козье молоко. Я Игорю беру козье молоко». А мои дети помещались даже в другом бараке, и я им старалась ничего не уделять, ни грамма сверх положенного. А потом этот Игорь потерял карточки. И вот уже в апреле месяце я иду как-то мимо Елисеевского магазина (тут уже стали на солнышко выползать дистрофики) и вижу - сидит мальчик, страшный, отечный скелетик. «Игорь? Что с тобой?» - говорю. «Мария Васильевна, мама меня выгнала. Мама мне сказала, что она мне больше ни куска хлеба не даст». - «Как же так? Не может этого быть!» Он был в тяжелом состоянии. Мы еле взобрались с ним на мой пятый этаж, я его еле втащила. Мои дети к этому времени уже ходили в детский сад и еще держались. Он был так страшен, так жалок! И все время говорил: «Я маму не осуждаю. Она поступает правильно. Это я виноват, это я потерял свою карточку». - «Я тебя, говорю, устрою в школу» (которая должна была открыться). А мой сын шепчет: «Мама, дай ему то, что я принес из детского сада».
Я накормила его и пошла с ним на улицу Чехова. Входим. В комнате страшная грязь. Лежит эта дистрофировавшаяся, всклокоченная женщина. Увидев сына, она сразу закричала: «Игорь, я тебе не дам ни куска хлеба. Уходи вон!» В комнате смрад, грязь, темнота. Я говорю: «Что вы делаете?! Ведь осталось всего каких-нибудь три-четыре дня, - он пойдет в школу, поправится». - «Ничего! Вот вы стоите на ногах, а я не стою. Ничего ему не дам! Я лежу, я голодная…» Вот такое превращение из нежной матери в такого зверя! Но Игорь не ушел. Он остался у нее, а потом я узнала, что он умер.
Через несколько лет я встретила ее. Она была цветущей, уже здоровой. Она увидела меня, бросилась ко мне, закричала: «Что я наделала!» Я ей сказала: «Ну что же теперь говорить об этом!» - «Нет, я больше не могу. Все мысли о нем». Через некоторое время она покончила с собой».
Судьба животных блокадного Ленинграда - это тоже часть трагедии города. Человеческая трагедия. А иначе не объяснишь, почему не один и не два, а едва ли не каждый десятый блокадник помнит, рассказывает о гибели от бомбы слона в зоопарке.
Многие, очень многие помнят блокадный Ленинград через вот это состояние: особенно неуютно, жутко человеку и он ближе к гибели, исчезновению от того, что исчезли коты, собаки, даже птицы!..
«Внизу, под нами, в квартире покойного президента, упорно борются за жизнь четыре женщины - три его дочери и внучка, - фиксирует Г.А.Князев. - До сих пор жив и их кот, которого они вытаскивали спасать в каждую тревогу.
На днях к ним зашел знакомый, студент. Увидел кота и умолял отдать его ему. Пристал прямо: «Отдайте, отдайте». Еле-еле от него отвязались. И глаза у него загорелись. Бедные женщины даже испугались. Теперь обеспокоены тем, что он проберется к ним и украдет их кота.
О любящее женское сердце! Лишила судьба естественного материнства студентку Нехорошеву, и она носится, как с ребенком, с котом, Лосева носится со своей собакой. Вот два экземпляра этих пород на моем радиусе. Все остальные давно съедены!»
Жители блокадного Ленинграда со своими питомцами
«В одном из детских домов Куйбышевского района произошел следующий случай. 12 марта весь персонал собрался в комнате мальчиков, чтобы посмотреть драку двух детей. Как затем выяснилось, она была затеяна ими по «принципиальному мальчишескому вопросу». И до этого были «схватки», но только словесные и из-за хлеба».
Завдомом тов. Васильева говорит: «Это самый отрадный факт в течение последних шести месяцев. Сначала дети лежали, затем стали спорить, после встали с кроватей, а сейчас - невиданное дело - дерутся. Раньше бы меня за подобный случай сняли с работы, сейчас же мы, воспитатели, стояли, глядя на драку, и радовались. Ожил, значит, наш маленький народ».
В хирургическом отделении Городской детской больницы имени доктора Раухфуса, Новый год 1941/42 г.
Бучкин «Остался один»
Что меня больше всего потрясло из блокадных рассказов и что запомнилось.
1 Уважительное отношение к хлебу , к каждой крошечке. Я еще застала людей, которые аккуратно собрав крошки на столе, сметали их к себе в ладонь и съедали. Так и моя бабушка делала.Так же она постоянно по весне варила супы из крапивы и лебеды, видимо никак не могла забыть те времена..
Андрей Дроздов Хлеб войны. 2005 г.
2. Не знаю что поставить вторым пунктом. Наверно все-таки ту информацию, которая меня шокировала пожалуй больше всего: то что люди кушали совсем непригодные вещи.
Люди ели гуталин, жарили обувные подошвы, ели клей, варили суп из кожаных ремней, ели обои...
Из воспоминаний одной женщины:
Блокадное меню.
«Кофе из земли»
«В самом начале блокады мы с мамой частенько ходили на горящие Бадаевские склады, это разбомбленные продовольственные запасы Ленинграда. От земли шел теплый воздух, и мне тогда казалось, что он с запахом шоколада. Мы с мамой набирали эту черную землю, слипшуюся с «сахаром». Народу было много, но в основном женщины. Принесенную землю мы складывали по мешочкам в шкаф, мама их тогда много нашила. Потом эту землю мы растворяли в воде, а когда земля оседала и вода отстаивалась, то получалась сладковатая, коричневая жидкость, похожая на кофе. Этот раствор мы кипятили. А когда родителей не было, мы его пили сырым. По цвету он был похож на кофе. Этот «кофе» был чуть сладкий, но, главное, в нем был настоящий сахар».
«Котлеты из папье-маше»
«Папа до войны очень любил читать и у нас в доме было много книг. Переплеты книг раньше делали из папье-маше - это спрессованная бумага серого или песчаного цвета. Из нее мы и делали «котлеты». Брали обложку, резали на мелкие кусочки и клали в кастрюлю с водой. В воде они лежали несколько часов, а когда бумага разбухала, отжимали воду. В эту кашу всыпали немножко «муки из жмыха».
Жмых, его еще тогда все называли «дуранда», - это отходы от производства растительного масла (подсолнечного масла, льняного, конопляного и др.). Жмых был очень грубый, отходы эти были спрессованы в плитки. Длиной эта плитка была сантиметров 35-40, шириной сантиметров 20, а толщиной - 3 см. Они были крепкие, как камень, и отколоть от такой плитки кусочек можно было только топором.
«Чтобы получить муку, надо было этот кусочек тереть на терке: трудная работа, терла жмых обычно я, это была моя обязанность. Полученную муку мы всыпали в размокшую бумагу, размешивали ее, и «фарш для котлет» был готов. Потом лепили котлеты и обваливали в этой же «муке», клали на горячую поверхность буржуйки и воображали, что поджариваем котлеты, ни о каком жире или масле речи и быть не могло. Как же мне трудно было проглотить кусочек такой котлеты. Держу во рту, держу, а проглотить никак не могу, гадость ужасная, а есть-то больше нечего».
Потом мы стали варить суп. Всыпали в воду немного этой «муки из жмыха», кипятили, и получалась тягучая, как клейстер похлебка».
Блокадный десерт: «желе» из столярного клея
«На рынке можно было выменять столярный клей. Плитка столярного клея была похожа на шоколадную, только цвет ее был серый. Эту плитку клали в воду, и размачивали. Потом в этой же воде мы ее варили. Мама туда еще добавляла разные специи: лавровый лист, перец, гвоздику, вот их- то дома почему-то было полно. Готовое варево мама разливала по тарелкам, и получалось желе янтарного цвета. Когда я в первый раз съела это желе, то чуть не плясала от радости. Ели мы это желе с охотки с неделю, а потом я уже глядеть на него не могла и думала «лучше я умру, но больше есть этот клей не буду».
Кипяченая вода – блокадный чай.
Кроме голода, бомбежек, артобстрелов и холода была еще проблема - не было воды.
Кто мог и кто жил ближе к Неве, брели на Неву за водой. «А нам повезло, рядом с нашим домом был гараж для пожарных машин. На их площадке был люк с водой. В нем вода не замерзала. Жильцы нашего дома, да и соседних, ходили сюда по воду. Я помню, воду начинали брать с шести часов утра. Очередь стояла большая за водой, как в булочную.
Люди стояли с бидонами, с чайниками и просто с кружками. К кружкам привязывали веревочки и ими черпали воду. Ходить за водой была тоже моя обязанность. Мама будила меня в пять утра, чтобы быть первыми в очереди.
За водой. Художик Дмитрий Бучкин.
По какому-то странному правилу, можно было зачерпнуть и поднять кружку только три раза. Если не сумели достать воды, то молча, отходили от люка.
Если не доставалось воды, а такое случалось часто, топили снег, чтобы согреть чай. А помыться уже не хватало, мы об этом мечтали. Не мылись мы, наверное, с конца ноября 1941 г. Одежда просто прилипала к телу от грязи. А вши просто заедали».
Сфинкс у Академии художеств. Дмитрий Бучкин
3. Норма хлеба 125 гр.
В блокаду хлеб готовили из смеси ржаной и овсяной муки, жмыха и нефильтрованного солода. Хлеб получался практически черным по цвету и горьким на вкус.А сколько это 125 грамм хлеба? Это приблизительно 4 или 5 «столовских» кусочков толщиной в палец, отрезанных от буханки «кирпичика». В 125 граммах современного ржаного хлеба приблизительно 270 к. калл. По калорийности, это один маленький «сникерс» - одна десятая часть суточной нормы взрослого человека. Но это современный ржаной хлеб, испеченный из нормальной муки, калорийность блокадного хлеба наверняка была, минимум, в два раза ниже, а то и в три.
Дети блокадного Ленинграда,
Баландина Мария, 1«Б » класс, школа № 13
Виктор Абрамян Ленинград. Память детства. 2005 г.
Рудаков К.И. Мать. Блокада. 1942 г
Ленинград. Блокада. Холод,
Пименов Сергей, 1«Б » класс, школа № 13
4.Ольга Берггольц. «Ленинградская поэма»
о шофере грузовика, который вез зимой хлеб через Ладогу. На середине озера у него заглох мотор, и чтобы согреть руки, он облил их бензином, поджег и починил мотор.
Ольга Берггольц (1910-1975) - русская поэтесса, прозаик.
Лучшие стихотворения/поэмы: «Бабье лето», «Ленинградская поэма», «29 января 1942», "
5. Меня поразило то, что в блокадном Ленинграде рождались дети.
Все эти страшные 872 дня в городе продолжалась жизнь – в условиях голода и холода, под обстрелами и бомбежками люди работали, помогали фронту, спасали попавших в беду, хоронили умерших и заботились о живых. Страдали и любили. И рожали детей – ведь законы природы отменить невозможно. Все роддома блокадного Ленинграда были отданы под госпитали, и только единственный – продолжал работать по своему прямому назначению. И здесь по-прежнему раздавался плач новорожденных.
Вот так здорово могли покушать родившие женщины в роддоме (на фоне тех, кто ел клей и обои).
Блокада Ленинграда - военная блокада немецкими, финскими и испанскими войсками с участием добровольцев из Северной Африки, Европы и военно-морских сил Италии во время Великой Отечественной войны города Ленинграда. Длилась блокада с 8 сентября 1941 года по 27 января 1944 года- 872 дня.
В 1941ом году в городе не имелось достаточных по объёму запасов продовольствия и топлива. Единственным путём сообщения с Ленинградом оставалось Ладожское озеро, находившееся в пределах досягаемости артиллерии и авиации противника, на озере также действовала объединённая военно-морская группировка. Пропускная способность этой транспортной артерии не соответствовала потребностям города. В результате в Ленинграде начался массовый голод, усугублённый особенно суровой первой блокадной зимой, проблемами с отоплением и транспортом, что привело к сотням тысяч смертей среди мирных жителей.
На момент установки блокады в городе проживало 2 миллиона 544 тысячи человек гражданского населения, в том числе около 400 тысяч детей, в пригородных районах (в кольце блокады) осталось 343 тысячи человек. В сентябре, когда начались систематические бомбардировки, обстрелы и пожары, многие тысячи семей хотели выехать, но пути были отрезаны. Массовая эвакуация граждан началась только с января 1942 года по ледовой дороге.
Паёк блокадников
Хлебные карточки
В колхозах и совхозах блокадного кольца с полей и огородов собирали все, что могло пойти в пищу. Однако все эти меры не могли спасти людей от голода. 20 ноября - в пятый раз населению и в третий раз войскам - пришлось сократить нормы выдачи хлеба. Воины на передовой стали получать 500 граммов в сутки, рабочие - 250 граммов, служащие, иждивенцы и воины, не находящиеся на передовой по 125 граммов. Кроме хлеба, почти ничего не получали. В блокадном Ленинграде начался голод.
Исходя из фактически сложившегося расхода, наличие основных пищевых товаров на 12 сентября 1941го года составляло:
- Хлебное зерно и мука на 35 суток
- Крупа и макароны на 30 суток
- Мясо и мясопродукты на 33 суток
- Жиры на 45 суток
- Сахар и кондитерские изделия на 60 суток
Несколько раз снижались нормы питания в войсках защищавших город. Со 2 октября суточная норма хлеба на человека в частях передовой линии была снижена до 800 грамм, для остальных воинских и военизированных подразделений до 600 г. 7 ноября норма была снижена соответственно до 600 и 400 г, а 20 ноября до 500 и 300 грамм соответственно. На другие продукты питания из суточного довольствия нормы также были урезаны. Для гражданского населения нормы отпуска товаров по продовольственным карточкам, введённым в городе ещё в июле, ввиду блокады города также снижались, и оказались минимальны с 20 ноября по 25 декабря 1941 года. Размер продовольственного пайка составлял:
- Рабочим - 250 граммов хлеба в сутки,
- Служащим, иждивенцам и детям до 12 лет - по 125 граммов,
- Личному составу военизированной охраны, пожарных команд, истребительных отрядов, ремесленных училищ и школ ФЗО, находившемуся на котловом довольствии - 300 граммов.
При этом до половины хлеба составляли практически несъедобные примеси, добавлявшиеся вместо муки. Все остальные продукты почти перестали выдаваться, 23 сентября прекратилось производство пива, а все запасы солода, ячменя, соевых бобов и отрубей было передано хлебозаводам, для того, чтобы уменьшить расход муки. На 24 сентября хлеб на 40 % состоял из солода, овса и шелухи, а позже целлюлозы. 25 декабря 1941 года были повышены нормы выдачи хлеба - население Ленинграда стало получать 350 г хлеба по рабочей карточке и 200 г по служащей, детской и иждивенческой, в войсках стали выдавать по полевому пайку 600 г хлеба в день, а по тыловому - 400 г. С 10 февраля на передовой норма увеличилась до 800 г, в остальных частях - до 600 г. С 11 февраля были введены новые нормы снабжения гражданского населения: 500 граммов хлеба для рабочих, 400 - для служащих, 300 - для детей и неработающих. Из хлеба почти исчезли примеси. Но главное - снабжение стало регулярным, продукты по карточкам стали выдавать своевременно и почти полностью. 16 февраля было даже впервые выдано качественное мясо - мороженая говядина и баранина. В продовольственной ситуации в городе наметился перелом.
|
Дата |
Рабочие |
Рабочие |
Служащие |
Иждивенцы |
Дети |
|
1000г |
800г |
600г |
400г |
400г |
|
|
800г |
600г |
400г |
300г |
300г |
|
|
700г |
500г |
300г |
250г |
300г |
|
|
600г |
400г |
200г |
200г |
200г |
|
|
450г |
300г |
150г |
150г |
150г |
|
|
375г |
250г |
125г |
125г |
125г |
|
|
500г |
350г |
200г |
200г |
200г |
|
|
575г |
400г |
300г |
250г |
250г |
|
|
700г |
500г |
400г |
300г |
300г |
|
|
700г |
600г |
500г |
400г |
400г |
|
Стационары и столовые усиленного питания
Хлеб времен блокады. Музей Блокадного Ленинграда
По решению бюро горкома ВКП(б) и Ленгорисполкома было организовано дополнительное лечебное питание по повышенным нормам в специальных стационарах, созданных при заводах и фабриках, а также сто пять городских столовых. Стационары функционировали с 1 января до 1 мая 1942 г. и обслужили до 60 тыс. человек. С конца апреля 1942 г. по решению Ленгорисполкома сеть столовых усиленного питания была расширена. Шестьдесят четыре столовые были организованы за пределами предприятий. Питание в этих столовых производилось по специально утвержденным нормам. С 25 апреля по 1 июля 1942 г. ими воспользовались 234 тыс. человек, из них 69 % - рабочие, 18,5 % - служащие и 12,5 % - иждивенцы.
В январе 1942 г. при гостинице «Астория» начал работать стационар для ученых и творческих работников. В столовой Дома ученых в зимние месяцы питалось от 200 до 300 человек. 26 декабря 1941 г. Ленинградским горисполкомом было дано распоряжение конторе «Гастроном» организовать с доставкой на дом единовременную продажу по государственным ценам без продкарточек академикам и членам-корреспондентам АН СССР: масла животного - 0.5 кг, муки пшеничной - 3 кг, консервов мясных или рыбных - 2 коробки, сахара 0.5 кг, яиц - 3 десятка, шоколада - 0.3 кг, печенья - 0.5 кг, и виноградного вина - 2 бутылки.
По решению горисполкома с января 1942 г. в городе открываются новые детские дома. За пять месяцев в Лениграде было организовано восемьдесят пять детских домов, принявших 30 тыс. детей, оставшихся без родителей. Командование Ленинградского фронта и руководство города стремилось обеспечить детские дома необходимым питанием. Постановлением Военного совета фронта от 7 февраля 1942 г. утверждались следующие месячные нормы снабжения детских домов на одного ребёнка: мясо - 1.5 кг, жиры - 1 кг, яйца - 15 штук, сахар - 1.5 кг, чай - 10 г, кофе - 30 г, крупа и макароны - 2.2 кг, хлеб пшеничный - 9 кг, мука пшеничная - 0.5 кг, сухофрукты - 0.2 кг, мука картофельная −0.15 кг.
При вузах открываются свои стационары, где ученые и другие работники вузов в течение 7-14 дней могли отдохнуть и получить усиленное питание, которое состояло из 20 г кофе, 60 г жиров, 40 г сахара или кондитерских изделий, 100 г мяса, 200 г крупы, 0.5 яйца, 350 г хлеба, 50 г вина в сутки, причем продукты выдавались с вырезанием купонов из продовольственных карточек.
Было организовано дополнительное снабжение руководства города и области. По сохранившимся свидетельствам, руководство Ленинграда не испытывало трудностей в питании и отоплении жилых помещений. Дневники партийных работников того времени сохранили следующие факты: в столовой Смольного были доступны любые продукты: фрукты, овощи, икра, булочки, пирожные. Молоко и яйца доставляли из подсобного хозяйства во Всеволожском районе. В специальном доме отдыха к услугам отдыхающих представителей номенклатуры было высококлассное питание и развлечения.
